Живот болезненно сводит от страха, словно клубок змей, извечно отравлявших жизнь всем недругам Кэтрин, в единый миг решил убить свою носительницу. Смотреть в глаза — больно, стыдно, невыносимо. Хочет зажмуриться, но помнит другое обещание, такое незначительное в сравнении с уже нарушенным — и не отрывает взгляда от потемневших глаз напротив.

Отвечать нет никакого смысла. Йен сам все знает, читает по неловким движениям, по искаженному виной лицу. Закусывает губу с внутренней стороны, вздрагивает в руках брата. И все же — так легче. Пусть саднит к груди отнюдь не ледяное сердце, Кэтрин на секунду кажется, что так действительно лучше. Чувство это сродни мазохизму — бессознательному, бездумному желанию получить наказание. Обрывает саму себя на этой дикой мысли — что за чушь.

Просто невыносимо больно было видеть лед в глазах напротив.

— А это имеет значение? — Тяжело спрашивает она на выдохе. Поднимает подбородок, и чуть в сторону по дуге, чтобы вырваться, прервать обжигающий физический контакт. Гордячка Кэтрин может закрыться и от любимого человека, единственного, кем когда-либо дорожила в этой жизни. Может — и закрывается, уходит в глухую оборону, надевая маску сухой безучастности. Словно не с ними — не с ним и не с ней. Словно ей совсем не горько. Словно она действительно может обмануть его этим.

— Чжоу, — хотела бы бросить безразлично и холодно, вторя интонации брата, но получается совсем иначе — острее, отчаяннее. Шагает назад, отстраняясь еще больше, лелея ущемленную гордость и раненые чувства. Могла бы заверить Йена, что это — в последний раз, но боится едкого ответа, даже предполагает, какими именно будут его слова, и совершенно не готова их услышать.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

Отвратительный выбор, хуже даже представить сложно — по крайней мере, Кэтрин не может при всем желании. Она уверена, что этим была поставлена самая настоящая точка в их отношениях, но понимает: чернила растеклись отвратительной кляксой, запачкав даже не столько ее саму, сколько Йена. Губы его, вытянутые в подобии улыбки, вкупе с острыми льдинками глаз не только ранят — они выдают его боль, разочарование. Небрежность жестов, тона — добивает. Кэтрин, самовлюбленная Кэтрин, никогда не смотревшая дальше своего носа, удивлена глубине этой печали — и тому, что видит ее.

А еще больше ее изумляет, что Йен не наказывает. Она ждала чего угодно: проповеди, грубого слова, даже решительного разрыва, но его подколки не выходят за рамки привычной манеры, не длятся дольше обычного. Словно она не предала его доверие, а пропустила 5 o'clock, словно это все совершенно неважно — или он уже простил. Чувство понимания, единства его чувств и ее ожиданий, рассыпается ледяной пылью. Кэтрин не понимает, не верит, не знает, как быть. И совсем не знает, что страшнее: его безразличие... или прощение.

Кусает губы, хмурится, не шевелится, хотя не может не признать, что на улице действительно холодно. Только ветром ли пробирает до самого нутра? Глаза напротив — много холоднее апрельского воздуха. Ловит взгляд, набирает воздуха, стремясь что-то сказать — и проглатывает. Слишком гордая?.. Слишком трусливая.

Выдыхает, так ничего и не сказав, и лишь когда Йен отворачивается, чтобы продолжить путь к общежитию, находит в себе силы на два коротких слова:

— Мне жаль.

Почему сказать "прости" так сложно?..[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

Молчит, ускоряет шаг, и Кэтрин приходится подстраиваться под его темп, чтобы не отстать. Не столько сложно, сколько тревожно: ведь упрямо молчит, и Андерсон не понимает — не расслышал или злится. Хочет верить в первое, но сердце бьется отчаянно, болезненно. Повторить не решается — и едва ли когда-то снова найдет в себе силы произнести эти слова.

Она чувствует себя маленькой девочкой, попавшей во временную петлю, а чувство дежавю обреченностью отражается во взгляде. Это уже было. Парень, болезненный разрыв, признание Йену. Попытка сделать шаг навстречу, тогда — неслучившимся, но желанным поцелуем, теперь — непринятыми словами сожаления. Потрясающий дар — ломать собственное счастье и лелеять в душе осколки, собрать из которых заветное слово не удастся ни старанием, ни волшебством.

Game Over.

Браво, Кэтрин!

— Нет, — ответ четкий, без тени сомнения. Кэтрин уверена, что Лян не станет. Единственный, перед кем ему могло бы хотеться продемонстрировать свою победу — Вуши, но до такого ребячества Чжоу не опустится. Оглядываясь назад, Кэтрин вынуждена признать: когда-то влюбленный в нее узкоглазый мальчик действительно не только вырос, но и повзрослел. Ему это просто не нужно — все это время он владел информацией куда более важной.

— Он знает, — севшим голосом откликается она, останавливаясь вровень с Йеном. — О нас.

Не сказать брату было бы глупо, хотя Кэтрин и ждет очевидного упрека — а потому смотрит растерянно, хмурится. Она не знает, откуда у Ляна эта информация, и не знает, как это может отразиться на их семье, — и это недоумение легко читается на ее лице, когда она оборачивается к Йену.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

— Я лучше в монастырь, — усталым эхом отзывается Кэтрин на предложение связать свою жизнь с Чжоу. Голос спокойный, ответ — механический, и ничем не выдает, как досадно от мысли стать женой кого-то — и тут уже нет разницы, Чжоу это будет или какой-нибудь Бейкер. Кого-то, кто априори не Йен и в подметки ему не годится.

Никто не годится, — думает Кэтрин, отводя взгляд от серебра его волос и отступая на шаг, уступая дорогу.

— Давно, — по крайней мере, он усиленно намекал на это. Привыкшая делить слова Чжоу пополам, Кэтрин ловила себя на мысли, что звоночки были достаточно давно — намеками, игрой слов, взглядами. Не может признаться, что китаец использовал это лишь для того, чтобы унизить ее чуть сильнее — слишком стыдно. Верит, что Лян не проговорится и об этом, — и от этой слепой веры ей невероятно неловко.

Кэтрин снова замирает, молчит, с изумлением понимая, сколь рвано и резко двигается Йен. Он взъерошивает волосы, плюхается на холодные, едва ли просохшие после бесконечных дождей камни лестницы. В его опущенных голове и плечах, в этом жесте, в этой несвойственной ему импульсивности Кэтрин видит то, чего, должно быть, не видела прежде никогда в жизни.

Он... переживает.

Она настолько не привыкла — и не готова — видеть его таким, что мешкает, теряется. Йен — оплот стабильности, спокойствия, здравомыслия. Что бы ни происходило вокруг, он — тот, кто знает все, кто поможет и поддержит, подскажет, как поступить. Первая реакция на его слова — вспышка злости, но гаснет она так быстро, что даже малейшим проблеском не отзывается в голосе.

— Была же, — вспоминает она. Ревность отнюдь не затихла, и от одной мысли о том, что кто-то другой прикасался к Йену, глухой болью отдается в сердце. Кэтрин молчала и не упрекала тогда — не имела никакого права. Не упрекает она и сейчас, говорит осторожно и тихо — так растеряна, что даже мягкость тона кажется не стандартно слащавой, но кроткой, запуганной. — Та темненькая старшеклассница...

Замолкает, чувствуя, что говорит что-то не то. Они никогда не говорили о той девушке — это было не ее, Кэтрин, дело. Она повторяла это себе десятки, сотни раз, и молчала — чтобы не услышать злые слова из уст Йена. Забавно, что все равно услышала их, — улыбается горько собственной мысли. Шагает ближе, протягивает ладонь.

— Прости, — неожиданно для самой себя, печально, терпко. — Можно? — Но ответа не ждет, зарывается пальцами в светлые пряди, перебирает коротко, вскользь касается ладони Йена, извиняясь, утешая — неловко, неумело.

— Я не знала, — "что тебя это так задевает". Не просто не знала — даже не думала об этом.  И это.. нечестно? По отношению к Йену так точно.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

Не оттолкнул? Лишь поймав холодный взгляд исподлобья, неожиданно ясно понимает, что он мог — и что она сама боялась этого. Кэтрин не опускает руку, даже услышав те самые слова. Спокойный голос брата кажется даже не злым, много хуже — безразличным, но так долго лелеяла она в себе свои страхи, что сейчас Йен ее не ранит. Совсем-совсем не ранит, только губы сами собой сжимаются в тонкую полосочку.

..разве что совсем чуть-чуть?..

— Я знала, — давит из себя слова: через силу, досаду и колкую обиду. — Что ты так скажешь.

И замолкает, перебирая светлые волосы, легонько касаясь кожи за ухом. Не может даже разозлиться — настолько грустно ей, что хочется скорее плакать, но держится, зная, что брат не любит ее слез. Не верит им.

Замирает, слыша его предложение, и кажется, что земля уходит из-под ног. Йен приберег действительно болезненный удар, и Кэтрин лишь надеется, что не последний. Лучше так, чем вовсе без него — но опускается рука вдоль тела безвольной плетью. Нервно сглатывает застывший в горле ком, не зная, как реагировать. Ей кажется, что брат намеренно толкает ее в пропасть, но не верит этому, не хочет и не может верить. Йен всегда на ее стороне — разве не так?

— Я не приближусь к Чжоу и на пушечный выстрел, — цедит она, шумно, нарочито медленно вдыхая и выдыхая. — И даже ты не заставишь меня это сделать.

Сможет ли она добиться честного ответа от китайца? Кэтрин сомневается, но уверена в своей способности по недомолвкам и намекам угадать настоящее. Она может. Могла бы, но цена непомерно высока. Снова разжечь пламя, сплясать на тлеющих углях, как всегда улыбаясь и изображая счастье на лице. Снова нарушить обещание, данное Йену; снова оступиться — и, быть может, наконец-то сгореть. Слишком долго играет с огнем, чтобы не получить достойного возмездия.

— Ни ты, ни Офелия, ни Ричард, — голос дрожит, а щеки краснеют — от ярости. Неосознанно расставляет имела в порядке убывания приоритетов, и совершенно упускает имя родной матери. Делает акцент на каждом отрицании, сама себе не отдавая отчета в том, что именно делает и насколько истеричными кажутся ее слова. Делает короткий шаг назад, смотрит брату в глаза упрямо и настойчиво, с обидой и упреком, качает головой, в очередной раз повторяя: — Нет.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

Губы — тоненькой полосочкой. Брат говорит злые, обидные слова, но Кэтрин не может сказать, что не знает его таким. Она узнает его властность — ту самую, что заставляет ее теряться перед сидящим перед ней юношей. Она узнает силу — ту, что всегда была направлена против ее обидчиков. Все то, что он всегда подавлял из любви к сестре, не обладавшей подобной волей. То, чего она совершенно оправданно боялась.

Кого другого она бы оттолкнула, влепила бы звонкую пощечину, зло и колко ответила — но перед ней Йен. Айронс, рядом с которым стерва Андерсон была кротким, беспомощным котенком, и Кэтрин замирает, не зная, что ответить. Она сама не знает, почему избегает Чжоу, и при всем желании не смогла бы объяснить это брату. Это просто важно, пусть даже она сама еще не разобралась в себе, и не понимает, почему.

— Какая разница, — тихо бормочет она. И правда, какая?

Его дальнейшие слова вызывают злость, от которой, кажется, Кэтрин совершенно теряет самообладание. Она никогда не трогала тех, кого выбрал Йен. Она не говорила с ними, не пыталась отвадить, не предпринимала ничего — даже зная, безумно ревнуя и считая любую девушку недостойной его. Кэтрин уважала его выбор — настолько, насколько вообще могла; не лезла в выбранную Йеном личную жизнь — в том числе чтобы не слышать упреков за это. И все же — слышит, вспыхивает, заливаясь краской еще более яркой, чем прежде. И не выдерживает, срываясь.

— Рассказывай кому и что хочешь, — шепчет безразлично, но оба знают, что это спокойствие — лишь проявление истерики. На эмоциях неосознанно "ты", не "мы" — и только много позже до нее дойдет цена такой оговорки. Завершает начатое Йеном, окончательно проводя черту между ними.

Громкие слова не имеют под собой особой уверенности в положительном исходе. Ей не наплевать на репутацию отца, ведь до выборов остался всего месяц, и Ричард — ее билет в то общество, крутиться в котором Кэтрин была рождена. Щелкает что-то в голове, летит к чертям логика, Андерсон находит для себя выход, цепляется за него, напрочь игнорируя очевидную его абсурдность. Вскидывает подбородок горделиво, высокомерно, едва не касаясь губами щеки Йена.

— Публичное покаяние, сожаление о содеянном, — Ричард, конечно, не даст ей и шанса, но Кэтрин слишком злится, чтобы споткнуться об эту мысль. Йен слишком любит ее, чтобы подставить, предать сестру, — уверена она. Думать так — противно, отвратительно, будто она использует его еще более грязно, чем всех прочих. Еще не вполне понимает, что всегда только это и делала, но прячет все нарастающий стыд во взгляде за ресницами. Резкий до этого тон сменяется плавным и еще более тихим, слишком искренним. — Пусть так. Я раскаиваюсь.

Отстраняется, шагает назад, ловит — и выдерживает взгляд Йена. Это он хотел услышать от нее? Ждет извинений? Чего добивается Айронс?

Но все это становится совершенно неважным. Она уже намерена уйти, замирая лишь на короткие мгновения, чтобы услышать еще хоть одну полную яда фразу — и увериться в собственной решимости.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

Конечно же, плохие. Учителя всегда гордились успехами Йена, всегда и во всем Айронс был первым, лучшим. Идеальным, черт бы его побрал — его, манеры и все то, что наворотили они совместными усилиями. Он тоже может быть высокомерным и жестоким, но Кэтрин не верит злым словам. Она верит Йену.

Чувством дежавю наполняется вечерняя прохлада. Не рассказать никому, как похожи сейчас те двое, что занимают ее мысли. У них даже телефоны одинаковые, и это лишь накаляет, заставляет вздрогнуть, переживая воспоминания — но лишь их. Она готова была умолять Чжоу не звонить, думая, что знает, чей номер он набрал. Она не знает, кому звонит Айронс, но ни тени сомнения не проскальзывает в ее голове. Она верит ему. Верит безоглядно даже сейчас, после вороха беспощадных слов, которыми одарили они друг друга.

— Здравствуй, мам, — повторяет эхом за братом, и слова выходят невероятно естественными и простыми. Ей всегда казалось, что столько времени спустя это будет трудно... Труднее.

Смотрит только на Йена — упрямо, устало. Белым бликом отражается в его глазах экран телефона, еще сильнее оттеняя синюю радужку. Его взгляд кажется угрюмо мрачным, прячущим слишком много злости. Кэтрин защищается рефлекторно, почти бездумно — и в отличие от Йена она не умеет закрываться, сдавать позиций.

— Мне предложили уехать в Макао после выпуска, — произносит она тихо, но четко. Говорить громко нет никакой нужды — чуткий динамик непременно донесет до Офелии слова дочери, а единственный, кому эти слова в самом деле адресованы, понял бы все и без слов — по взгляду, по излому губ. Тонкая, обидная шпилька в одном единственном слове — названии, которое Кэтрин никогда прежде не произносила с первого раза и без пренебрежения.

— И я думаю принять это предложение, — лжет в лицо Йену, прячет обиду глубоко-глубоко в сердце. — Просто хотела, чтобы вы оба знали, — и отводит взгляд, не желая видеть чувств брата. Она не выдержит, если увидит там хоть малейший намек на безразличие, а ничего другого гордый Йен ей не покажет.

— Извини, мне нужно идти. Я еще позвоню позже, ма, — глотает последнее слово, произнося что-то среднее между "мам" и "мэм". Все-таки трудно. — Пока, — прощается коротко с братом.

И разворачивается, уходит. Больше последних слов ей никаких не нужно.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

The Price
18 апреля 2015 года

Dis moi, dis moi que tu m’entends
Au moins que tu me vois
Qu’on a encore le temps
Dis moi pourquoi j’ai froid

Следовало полететь другим рейсом, — была уверена Кэтрин. Впервые она подумала об этом, когда девушка на регистрации дала им места в одном ряду. Никто из них не стал спорить, не накаляя и без того болезненно острые отношения, но и заговорить за все время перелета никто не решился. Кэтрин все думала о том, как обернется, как улыбнется ему, возьмет за руку в поисках поддержки — стоит только ему сказать хоть слово. Хоть. Одно. Слово.

Но Йен сначала молчал, а потом и вовсе задремал, оставив Кэтрин возможность вдоволь насладиться его профилем. Она злилась — что он не спешит мириться с ней. И наслаждалась. Лицо, плечи, руки, — рассматривая вблизи, она ловила себя на мысли, что безумно соскучилась по нему, по его взгляду, по голосу. Десять дней ссоры? Боже, целая вечность!

В машине они ехали вместе. Офелия, даже зная о размолвке детей, не посчитала нужным разделить их, — надеялась помирить?.. Здесь они снова молчали, и снова Кэтрин думала о том, что полети она чуть раньше или чуть позже — бесконечной череды пауз между попытками заговорить с Йеном можно было избежать. А попытки были: то и дело вдыхала она, твердо решая на этот раз сказать злополучное "Прости меня". И выдыхала, даже не оборачиваясь к Йену. Даже не пытаясь, если уж начистоту.

В дом она зашла после брата. Не мялась на пороге, но и не торопилась перешагнуть его, оттягивая момент встречи с отцом — настоящим отцом — до последнего. Офелия предупредила, что Ричард желает переговорить с ней... с ними обоими, если быть точной. Коллинз — политик до мозга костей, каждое его слово выверено и на вес золота. Кэтрин была уверена, что отец недоволен ею, — у него есть все основания быть недовольным.

В гостиной лишь они четверо. Офелия, Ричард, Йен и — последней вошедшей — Кэтрин.

— Добрый вечер, мистер Коллинз, — приветственный кивок. — Мам.

Снова скомкано, проглочено наполовину. Словно за то короткое время, что Кэтрин хотела видеть Каролину своей матерью, она действительно забыла все годы, что Офелия подарила им с Йеном. Не забыла, и сейчас только в глазах матери она видит мягкость, тепло. Замирает у стены, ожидая приглашения присесть, словно она не в родном доме, а в гостях. Если так подумать — она и есть в гостях. Офелия и Йен — хозяева в этом поместье, а она — она Андерсон. Ни там, ни здесь, нигде.

Ниг-де.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

— Да, — самой непривычно от собственной кротости, граничащей со смиренной покорностью. Кэтрин Андерсон не такая, но робеет сейчас, напряжена до предела. Гордость ее — в безупречной осанке, в расслабленных губах, которые так сильно хотелось сжать, заметив место, выбранной Йеном и спрятанные под капюшоном светлые волосы. Не смотрит на брата напрямую, но и отмеченного краем глаза достаточно, чтобы понять: сегодня он не будет вмешиваться в разговор, не будет защищать ее.

И от этой мысли становится еще горче, еще дальше от примирения. Просить прощения только потому что он необходим ей по объективным причинам — слишком для гордячки Кэтрин. Извиняться просто потому что он ей нужен — еще сложнее, ведь чувство это иррациональное, не поддающееся никакой логике, и она сама уже давно запуталась, где закончилась детская привязанность и началось что-то большее. Большее ли?..

Предвыборная кампания шла хорошо, насколько знала из новостей Кэтрин. Цены высокого, пусть и не лидирующего, рейтинга Андерсон, конечно, представить в полной мере не могла, но успехов отца было достаточно, чтобы усомниться в целесообразности публикации информации о внебрачной дочери. Нужно ли ему идти на риск, признавая ее прямо сейчас?..

..Признавая ее вообще. Кэтрин сомневалась, что сэру Коллинзу это вообще нужно.

Но если все же да — то времени осталось не так много. Выборы пройдут в начале мая, и когда как не сейчас шокировать СМИ подобной информацией? Впрочем, надеяться на это Кэтрин не смела — да и сама уже не знала, хочет ли.

Касается чашки, опускает взгляд. Что бы ни решил отец — он непременно расскажет.

— Давно ли дожди в Лондоне? — спрашивает вскользь, без какого-либо интереса. Сходу спросить то, что волнует, будет невежливо — и это единственное, что останавливает Кэтрин от прямых вопросов. Смотрит чаще на Офелию, лишь изредка бросает взгляд на Ричарда и осекается, встречая его жесткий, требовательный взгляд.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]

"Такая женщина" бьет хлеще всякой пощечины. Кэтрин едва не вздрагивает, с глухим звоном опуская нетронутую чашку на блюдце. Она, гордая, лелеющая собственную гордыню, глотает это оскорбление, оставляет на дне души язвительное "и такого отца", но не может не думать о том, что в ее зачатии виноваты все же двое, не одна только Каролина. Какой бы женщиной ни была ее родная мать, отец ее тоже далеко не ангел — так чего теперь удивляться, что дитя уродилось без крыльев и нимба.

Потрясающая осведомленность отца злит не меньше: можно подумать, что ее, Кэтрин Андерсон, интимная жизнь уже стала темой первых полос всех региональных газет. В сущности, кому вообще дело до ее похождений? Она же не дочь именитого политика или известной в определенных кругах бизнес-леди. Красивая, самоуверенная и свободолюбивая девочка-никто. Пустая коробка под искрящейся оберткой — так чего теперь хочет от нее сэр Коллинз?

Бессильной ревностью на грани сознания отзывается и другая нелепейшая мысль — к Йену он обратился первым. Конечно, именно от Айронса в первую очередь чего-то ждал Ричард, именно на него возлагались все надежды — всегда. Всегда.

"Ах, простите, что ваш ребенок — я, а не Йен", — закипает Кэтрин. Мысль, что точила ее изнутри все время с того самого момента, как она узнала правду о своем рождении, никогда еще не находила столь четкого и ясного воплощения.

— Слегка — умерила, — выдыхает она. Дерзкие слова — спокойным, вкрадчивым тоном. С отцом бесполезно кричать, плакать или извиняться. Воспитание и внешнюю благодетель он ценит больше искренности и чувств, по-английски умеренную дерзость — больше скользких попыток уйти от ответа. Да и куда тут уйдешь, далеко ли? — Очевидно, недостаточно.

Очевидно, недостаточно, чтобы быть дочерью сэра Коллинза. Очевидно, недостаточно, чтобы смягчить сердце брата. Очевидно, недостаточно, чтобы чувствовать себя обиженной из-за этого, не как сейчас — заслуженно наказанной. Под взглядом Ричарда она вовсе не разочаровавшая ожидания отца дочь, но подсудимая, которой нечего ответить на слова прокурора. Совершенно нечего.

— Решение ведь уже принято, — утверждает Кэтрин. Очевидно, принято.[ava]http://savepic.net/7801203.png[/ava][NIC]Catherine Anderson[/NIC][STA]depend on you[/STA]