...первый раз Коналл проснулся от головной боли - в полной темноте, отсутствии свободного пространства и, как оказалось после, мешке. Холщовом мешке. По крайней мере так ему показалось на вкус после нескольких попыток его перегрызть - как раз до того момента, как грузовик (или это, всё же, была машина?) не подскочил на ухабе и ирландец не ударился ещё раз, очень громко выругавшись.
"По крайней мере высплюсь".
И пока часы тянулись один за другим, пока он в сотый раз не вспомнил лица и имена тех идиотов, которые разыграли перед ним драму и после треснули ему по затылку прикладом, пока машина вдруг не остановилась и ещё один нехороший человек не уронил его лицом в бордюр и не утащил в неизвестном направлении дальше, пихнув хорошенько ногой как только он начал проклинать в голос всё, на чём свет стоит, пока в конце концов он не очнулся под звук мерной музыки фортепиано, что напомнила ему игру совсем старого, нанятого ещё отцом преподавателя музыки, которого юный наследник в конце концов отпинал как в своё время Геракл забил до смерти собственного Наставника... всё это время майор находил в своём положении лишь один положительный момент - пустой мочевой пузырь, который он успел заблаговременно опорожнить.
"Так и знал, что эти скоты не заслужили двухдневной пьянки. Но ничего - как только я до них доберусь, они мне ещё попляшут - вырву им бороды и превращу в кришнаитов."
Когда уже успевшему стать привычным заполненному мраком миру явился яркий, ослепительный свет, Коналл тут же ринулся вверх, поднимаясь и готовясь сражаться с любым количеством противников - главное надавать им первым, пока они ничего не ожидают, да посильнее. Только ноги спустя всё время бездействия подкосились, и герой полетел вниз, тщётно пытаясь за что-то схватиться руками и удержать равновесие. Этим чем-то оказалась дорогая - самая любимая матери - штора, тут же начавшая расходиться по швам и падать вместе с мужчиной. За всем этим последовал небольшой столик с вазой и тумбочка с какими-то мелкими вещицами, громко и звонко попадавшими на пол.
...когда Коналл, успевший привыкнуть к освещению, вновь вскочил на ноги спустя мгновение имитации трупа с баночкой духов в руке в качестве грозного оружия, выражение праведного гнева и готовности убить стало медленно исчезать с его лица словно бы стекающей маской жидкой глины.
— ...ты серьёзно? — нижняя губа опустилась вниз и разошлась в стороны, образуя идеальную трапецию - мало кто мог настолько экспрессивно и ярко выражать полнейшее, тотальное разочарование, граничащее одновременнно с непониманием, отторжением и полной досадой. Именно так Коналл и встретил своего старика, всё продолжая держать в воздухе отведённую назад для удара руку.
— Сейчас я закрою глаза, досчитаю до десяти и, когда открою их, вновь увижу себя на полях Альбиона, — с этими словами он закрыл веки, начал громко считать, но не дойдя даже до четырёх открыл один из них словно бы подсматривая и буквально взорвался. — Какого чёрта, старик!? Мне что, уже нужно кастрировать себя и уйти в Альпы монахом!? Ты хоть понимаешь, что сейчас творится на фронте!?
Даже не пытаясь сдерживаться тот уже было двинулся к нему трясти его за плечи дабы попытаться вбить смысл содеянного в его седую старую голову, как резко остановился, мгновенно прищурившись.
— Подожди-ка... ты ведь не умеешь играть на фортепиано...

Отредактировано Conall O'Doherty (2015-02-05 01:04:43)

— "Папка, а здорово выходит!" — язвительным тоном, полным сарказма, повторил Коналл за отцом, театрально взмахнув руками в стороны. — Твой сын теперь трижды, ТРИЖДЫ дезертир Европейского Союза!
Мужчина не пытался сдержать гнева и выливал науружу всё, что накопилось как за время на фронте, так и в холщовом мешке, но, в самом деле, даже тот был отчасти наигранным - сделать ничего своему старику тот не посмел бы, и прекрасная осведомлённость об этом последнего и раздражала его больше всего.
Ему словно бы только и оставалось, что сыпать бессмысленные, бесполезные и ни к чему не способные привести возражения.
Но и это смыло холодной волной как только в поле зрения появилась до боли знакомая макушка - последнее, что Коналл желал в данный момент видеть и первое, чем был готов пожертвовать ради призрачного и никогда ему неизвестного "блага человечества". И искажённое праведной яростью лицо в тот же миг приняло "наикислейшее" из всех возможных выражений.
...совсем ненадолго.
— Руки прочь от меня, женщина! Тебе место в вольере с лемурами! — буквально взорвался герой, пытаясь одновременно защищаться, отбиваться и ещё кричать на обнаглевшую коротышку, смевшую предъявлять ему какие бы то ни было претензии. — Какую к чёрту "свою"!? Я ТЕБЯ БРОСИЛ!!!
Он уже и не помнил, когда в последний раз ощущал себя настолько беспомощным. Его в буквальном смысле этого слова избивали, и если от непоседливой "жены" урон был физический, то мудро-наставнические слова отца били по нему морально. И ведь самое паршивое в этом было то, что он не мог им ничем ответить!
— Лучше "хорошей" жены может быть только её отсутствие!!! — не скрывая неприязни и очередной саркастической ремарки бросил он, пытаясь оттолкнуть девушку подальше и избавиться от неё как от назойливой мухи. Ему нужно было чем-то побить заявление Бродерика, но раздираемый чуть ли не со всех сторон Коналл просто не мог сконцентрировать своё внимание. — А мне плевать, что нужно тебе и этой "барышне"! Моего согласия на это не было изначально и не будет, покуда я жив, дышу и у меня на месте все конечности! Если вам нужен наследник - пожалуйста, усыновите кого из приюта и получите дважды благодарность! В конце концов, женись на ней сам если тебе уж ТАК СИЛЬНО ПРИСПИЧИЛО!!!
Вся эта ситуация - как и невозможность что-то очень сильно ударить - продолжала выводить его из себя, разрывая на части. Мыслями до сих пор на полях Альбиона, он всё цеплялся за ситуацию на фронте, представляя в голове картины полнейшей неудачи военной компании и того, чем же в итоге это всё может обернутся. Казалось бы, он дошёл до настоящей истерики, но мысли его занимал не ирландский народ, судьбой которого могло стать вечное рабство под флагом Священной Британской Империи.
— Найтмер! Мой личный Найтмер! Эти скоты ведь разберут его на части! Мои деньги, мои последние деньги! Весь мой вложенный на реконструкцию труд!
Герой уже готов был вырвать все волосы со своей головы и прыгнуть в окно от безысходности.

Отредактировано Conall O'Doherty (2015-02-07 01:26:49)

Он смотрел на свою "суженную" из под полуприкрытых в безмолвном гневе век и в который раз убеждался в правильности собственного выбора - тихая, застенчивая и милая Кали мак Бирн была на самом деле сущим дьяволом. Коналла не могла обмануть надетая ею маска, ведь он смотрел в самый корень вещей и обладал, ко всем прочим своим достоинствам, мудростью. И чувством свободы.
Заранее вспоминая взаимоотношения собственной матери с отцом и с кислой миной на лице понимая, что примерно тоже самое - вместе со всеми сопутствующими совместной жизни проблемами - ожидает и его.
"Проклятье, да это хуже гэйса! Неужели нас успели обручить до официального торжества и Всевышний теперь возвращает меня на место?"
— Игрушке? Ничего, что вместе с ней осталась и фамильная реликвия? Или копьё тоже прислали "авиапочтой", а? — если старик тщательно игнорировал капризы своего взрослого отпрыска, то сам "бывший" лейтенант также старательно не замечал существования жены, развернувшись к ней боком и скрестив руки на груди продолжив, теперь уже слегка успокоившись, вести диалог с единственным, кто имел для него хоть какое-то влияние. При этом он недовольно сморщился вместе с тем, как старик засмеялся над плодом его многолетних трудов и усилий.
И возможно его это задело куда сильнее, чем копейщик желал признавать. Как если бы вместе с этой новостью исчезли все причины возвращаться обратно. Едва успевшее смягчиться лицо вновь посуровело - если на слова предка тот никак не мог повлиять, то смех старика оставлял его уже совершенно без сил к противостоянию.
— ...и что теперь? — он совершенно по-человечески вздохнул, устремив взгляд в глубину голубых глаз. — Неужели ты всеръёз думаешь, будто я просто так возьму, улыбнусь, соглашусь, сяду себе послушно на стульчик как в старые добрые времена да останусь тут, в поместье, растить твоих внуков? Если ты потратил лучшие годы своей жизни на всякую ерунду и ещё продолжаешь искать хоть какой-то в ней смысл это ещё НЕ ЗНАЧИТ, что я должен следовать ТВОЕМУ пути! Я тебе - ничего не должен.
Он не собирался этого говорить. Где-то на задворках сознания уже кралась мысль о перейдённой "границе" и том, насколько не стоило говорить в подобных тонах с пожилым человеком, но Коналл просто не понимал его. Как тот мог вообще заявлять подобное лейтенанту? Бывшему командиру целого батальона, солдату, офицеру при службе и просто убийце бесчисленного множества британских солдат? Впервые в своей жизни сын смотрел на отца с презрением в глазах. Они штурмом брали укрепления и вытаскивали из темниц полумёртвых, растерзанных и доведённых до состояния полнейшего изнеможения, людей, потерявших за месяцы плена до сорока килограммов, в то время как стоявший перед ним мужчина не ведал ни ужасов войны, ни голода, ни пыток. В голове так и возник образ покойного Бидди - проклятые отбросы связали его, натянули верёвками руки и прыгнули на них с камня, ломая конечности в обратную сторону в месте изгиба.
— К чёрту тебя и эту стерву, — он махнул рукой, прекрасно осознавая, насколько бессмысленно вести с ними какие-либо дальнейшие диалоги. Почему и развернулся, намереваясь отправиться к двери и - если придётся - пешком идти в Дублин. Наврядли его там встретят с распростёртыми объятиями, но Коналл предпочитал думать обо всём на месте. — Уж лучше я буду пить и ненавидить того тупого жёлтолицого, которого предпочла мне командир, чем просто так возьму и выброшу в унитаз всё, к чему шёл эти годы.

...сын даже не обратил внимания на потупившего взор старика - чувство эмпатии было ему не знакомо так же, как и тонкая чувственность, за что следовало поблагодарить мать, эту черту не привившую. Если одни посмотрели другому человеку в глаза и они тут же отмечали его настроение, состояние, да разглядывали синяки под глазами и бледность лица, то Коналл узнавал бы всё тоже самое только со слов собеседника или в момент, когда это проявилось бы физически настолько, что даже такой как он не смог бы этого не отметить.
Ему недостаточно намекнуть. Ему потребовалось бы десять небесных знаков и четыре проклятия только для того, чтобы он вообще задумался о том, как что-то идёт не так.
Почему и встретил оплеуху с выражением полной неожиданности на своём лице, так и обомлев. И трудно было понять, чему он удивлён больше - дерзости коротышки, посмевшей поднять на него руку, или же той силе, с которой она схватила его буквально "за шкирку".
Только вместо восхищения в глазах Коналла отражался лишь гнев да звучал треск зубов вместе с тем, как ирландец со всей злости сжал челюсть.
Чтобы разжать вместе с тем, как девушка чуть ли носом ткнула его спросить, собственно, почему и зачем он здесь оказался.
— ...это правда, старик? — тот направил суженный взгляд красных глаз обратно на пожилого мужчину, так и не освободившись от "объятий" своей весьма нелюбимой недо-супруги. Только теперь тот действительно задумался и вспомнил - отец большей частью не лез в его дела и даже о свадьбе заговорил только по возвращению отпрыска с фронта. — Только не говори мне, что эта мегера обошлась тебе в половину семейного состояния, да и ещё нужно теперь расплачиваться с её долгами.
Мужчина не стал вырывать себя из её цепких лап - просто вырвал ворот из рук и демонстративно поправил. Уходить из этого места ему как-то резко перехотелось, и он вздохнул, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку.
— Давай, выкладывай, — уже спокойно и по-человечески, наблюдая невидимую точку в одном из углов потолка и выпуская первые клубы дыма. — Если проблема решаема, смысла беспокоиться нет. А нет - так и поделом, чёрт побери.

Коналл слушал внимательно. Всё продолжая смотреть в одну точку, сосредоточился полностью на слухе, иногда поднося сигарету к губам чтобы в очередной раз затянуться. Второй рукой, в кармане, всё покручивал зажигалку словно бы в попытке себя успокоить или просто из-за невозможности стоять на месте.
...в итоге не перебив старика ни одного раза он подошёл к тумбочке и потушил недокуренную сигарету о поверхность дерева, оставив окурок лежать там же.
— А я действительно поверил, что у тебя проблемы, — начал он неестественно медленно и как-то даже безжизненно, опустив обе руки в карманы штанов. — А ты всё продолжаешь гнуть свою линию. Кажется начинаю понимать, в кого сам вышел такой твердолобый.
Ирландец остался в подавленном духе, нисколько не скрывая собственного разочарования. Не просто человеческого, а сына - только решивший, что старик, наконец, нуждается в нём и его талантах для решения важной и лишь ему посильной проблемы, тот вместо этого в очередной раз поднял вопрос о женитьбе. "И ради этого нужно было тащить меня с фронта? Я уже думал тут наёмные убийцы, террористы или кредиторы по наши головы пришли, а всё настолько..."
— Банально. — бросил со вздохом, покачивая из стороны в сторону головой. — Начнём с того, что просто сидеть взаперти я не буду, старик - твои "семейные дела" убьют меня от скуки раньше чем рак лёгких и пулевое ранение. А закончим же тем... — тут он перевёл взгляд на самодовольную Кали, сияние которой становилось пропорциональным его раздражению. Снова выдав кислое выражение лица, не премянул бросить ещё одну уязвительную ремарку в её сторону, — ...что ростом она не вышла. И я даже не знаю, хватит ли мне вообще алкоголя чтобы СЛУЧАЙНО перепутать её с командиром Лейлой.

Эта ситуация напоминала собой замкнутый, уже сотню раз пройденный, круг - упрямый мальчишка встал в позу и упирался всеми конечностями из одного только чувства противоречия, а отец всё пытался призвать последнего к гласу разума, постепенно теряя терпение. Повторялось это сотни раз - менялись только причины и события - и оба прекрасно знали, каков будет конец.
На что, возможно, в глубине души и рассчитывал Коналл, да только на сцене появилось новое действующее лицо, этот самый "порочный круг" разорвавшее...
Майор не успел даже вытащить руки из карманов. Его повалили и молнией накинулись словно бы сразу отовсюду, и хоть нападение происходило с одной стороны, в неожиданно охватившей его безумной панике, тот потерял всякий ориентир и чувство пространства, координации, и как бешеный зверь начал метаться по комнате в отчаянной попытке сбросить с себя убивающее его чудовище.
— Нет, СТОЙ, отпусти меня! ПОЩАДИ! АААААА!!! — крики мужчины разносились по всему особняку вместе с грохотом - тот бился о стены и тумбочки, перевернув, казалось бы, всю мебель в помещении, но всё равно никак не мог сбросить с себя Кали. На лице героя - вместе с тем, как девушка зубами вцепилась в ухо и, казалось, вырвала его вместе с раковиной - даже навернулись слёзы.
Никогда в своей жизни Коналл не ощущал вину настолько сильно. И дело было даже не в боли - переживший несколько раз смерть, военный и не ощущал большую её часть вместе с тем, как бешено колотилось сердце. Нет. Что-то в одном только выражении лица коротышки вызывало в нём животный страх, от которого большую часть переживаний мужчина создавал сам.
— ...я согласен... — почти что всхлипывая, сжимая повреждённые "финальным ударом" промежности, промямлил валявшийся на полу Коналл. — Я согласен, будьте вы прокляты...
В многочисленных эпосах северных народов присутствовали валькирии, девушки-богатыри, обладавшие нечеловеческой силой. Но после того, как они разделяли ложе с героями, те всегда безвозвратно её теряли. И испытывая непередаваемый стыд за своё поражение, он не мог не провести параллель между ними и этой маленькой мегерой, уже заранее сожалея о том, на что только что подписался.