В какой-то момент Фрост выключился. Словно бы его накрыло толстым ватным одеялом, сквозь которое не проходил звук. Хм-м….. нет, не так. Может вода? Когда равнодушная гладь воды, упруго принимает вторгающееся тело. Заволакивающая пленкой глаза, давящая, утягивающая. Уши отвечают скрипом гравия, звуки угасают, оставляя только шорох. И не важно, что перед твоими глазами, взгляд на тысячи километров видит лишь туман воды. Внезапно пиво на вкус стало смесью вонючей отравленной воды сомалийских рек вперемешку с мочей. Фрост едва удержал в себе эту жижу. Семернко вдохновлено продолжал рассказывать о тех славных временах, когда Солнце было теплее, а негры мертвее. Его слова стали медленно оглушать Фроста. Слова стали душить его. Снайпер неожиданно огляделся по сторонам, словно он тут впервые. Веселье покинуло его. Вернулась та боль и горечь, которую он мечтал забыть. Нет… он поклялся помнить. Реальность окружила его, ощетинившись резкими силуэтами. Это раздражало. По плечу стучали хлопки одобрения, но взведенный, словно пружина, Бертрам едва не сорвался, титаническим усилием усидев на месте.
«Зачем Феликс мелет языком? И Ральф…»
И хотя Хельга явно попыталась минимизировать урон, Фрост выскочил из-за стола и направился прочь. Далеко он, правда, не ушел. Местный сортир встретил его вонью и небольшой затолпленностью. Фрост, не церемонясь оттолкнул в сторону подвыпившего подростка, что начал возмущаться. Но снайпер не слышал его ибо со смаком блевал в писсуар, словно это помогло бы очистить не только тело, но и память. К сожалению, подвинутый обоссал соседа, который сходу (а точнее, с задержкой на «Э, ты че ***») попытался воздать писклявому ссыкуну, а затем и Фросту. Кулак последнего оказался иного мнения. Бил Фрост плохо. Не потому, что не умел, потому что зло и сильно, не так, как стоит бить всего то выпившего штатского. Но перед тем как рука сорвалась для второго удара, Фрост одумался и отковылял к раковине. Холодная вода немного освежила его. Бертрам сплюнул тугой слюной, перетерпел спазм.
- Я живой. – шептал он. – Все таки, я живой.
Но это не принесло облегчения. Поднялась та самая тоска которую хотелось забыть. В досаде Фрост врезал по раковине и зашипел от боли. Что несколько… нет, не отрезвило уже и без того трезвого, а скорее дало новый заряд злой силы. Теперь Фрост захотел надраться. Делать то, что хочется. Забыться так, что бы завтрашний день оказался в полугоде…
Фрост покинул сей храм мысли. Уже в шатре сходу залез на сцену, выпрямился. Музыканты, почуяв злую уверенность, чуть сфальшифили, но продолжили играть. Только солист, под хохот публики пытался отогнать ханыгу. Из своего опыта он мог судить, что хорошего ничего не светит. ВНЕЗАПНО! Фрост молча протянул ему крупную купюру и произнес несколько слов. Музыка прервалась, но лишь для того, что бы зазвучали аккорды старой тирольской песни, что любили его однополчане «Цветок эдельвейса».  Печальная песнь о цветке эдельвейса, что рос среди скал. Фрост начал ее петь при этом вставляя элементы йодля. Получилось так, словно этой старой песней егерь чистит горло. Затем была уже серьезная «Ура, сафари». Песня про солдат в Африке удавалась ему куда лучше (его не пытались сбить со сцены с помощью кружки) но на смену ей пришла новая песня состоящая полностью из йодля! Палатка заполнялась людьми, некоторые пытались заказать песню, но Фрост не слушал, даже Феликса, что пытался сделать на этом деньги. Он пел… затем пил. Мрачно. Жестко. Пил когда Семеренко устроил турнир по армреслингу на деньги, пил когда Хельга пела на столе некую скарабезную песенку. Смеялся и просил еще когда на огонек заглянули русские туристы. Скоро, его ждет его старая подружка – Смерть с косой, что дала ему золотую нашивку снайпера. Но захочет ли она вернуть его себе навсегда? Или они вновь разбегутся, как после ссоры? Об этом Фрост задумался в поезде…
Эпизод закрыт

Отредактировано Bertram Frost (2014-10-21 00:18:02)